- Тебе надо было обратиться ко мне раньше, - говорит она.
Я в её кухне, не уверенная, что знаю, куда приткнуться; она сидит, заложив ногу за ногу; вероятно, и я тоже сижу. Или стою, если она стоит, всё так же перекрестив ноги. Ей пошла бы сигарета, но она не курит сейчас (может, и вообще).
(Мне очень странно от того, что в моей голове - её кухня.)
- Я об этом довольно много знаю, - говорит она, - но тебе не стоит знать многого. Запомни одно, тебе полегчает: даже если бы кто-то был рядом с тобой, он всё равно не смог бы тебе помочь.
Она чуть наклоняется вперёд.
- Тебе никто не смог бы помочь.
И ещё чуть ближе.
- Кто бы это ни был. Как бы он тебя ни любил. Никто не сможет тебе помочь.
Она улыбается криво:
- Я это знаю. В безумии ты всегда один. В безумии, - повторяет она мечтательно, - человек всегда один.
(Господи, она никогда не избавится от этого ненужного пафоса.)
«Сучка, мне от этого ничуть не легче», - хочу сказать я. Но она на меня так смотрит. Она мне так непреклонно улыбается.
- Спасибо, - говорю я и тут понимаю, что не знаю даже, по какому имени её назвать: только я навскидку знаю три, а она перечислит ещё полдесятка. (Может быть, меньше.)
Она пожимает плечами, безразличная к моей благодарности.
Наверное, если бы я всё-таки назвала её сучкой, это куда больше бы её развеселило.
Наверное, потому я этого и не делаю.